Цитадель души моей - Страница 57

К оглавлению

прокрался мимо нас и растворился в душном полумраке коридора магистрата. Откуда-то

донеслись его слова:

- Мне тут фуражом заняться надо…, - потом всё стихло.

Урсула недобро посмотрела вслед сбежавшему магистру, потом снова вцепилась взглядом

в меня.

- Так значит, ты теперь этим делом займешься? Ну, добро. Корова прошла, лепешку

обронила – и то добро. Когда искать пойдешь?

- Что искать? Лепешку?

Женщина моего юмора не оценила – глянула на меня со злым раздражением, нахмурилась:

- Ты совсем дурной, я посмотрю. Христос с тобой, какую лепешку? Марту мою и Петера,

окаянного, разумеется. Надо ж их отпеть, как полагается, дабы души их успокоились. А то

они кажную ночь ко мне приходят. Стоят у постели, смотрят с укоризною.

- Души?

- Вестимо, души. Они ж у нас не абы какие, а христианские. Мамаша моя язычницей

осталась, уж как я её не упрашивала креститься. А теперь вот поздно уже и гореть ей в аду

за упрямство свое, - с трудом сдерживаемая злость и даже злорадство сквозили за этими

словами – похоже, старуха и в самом деле не отличалась кротостью и благообразием.

Впрочем, дочь тоже не вызывала особого умиления.

- Хорошо, - я вздохнул, - расскажите мне, пожалуйста, как всё случилось-то?

- Че зря воздух беспокоить? – проворчала Урсула, - сто раз уж рассказывала… ну, что…

шестого… седьмого дня уже Марта к мамаше моей отправилась, снеди ей отнести, ну и

проведать, значит. Не померла ль еще та. Она кажную неделю так ходила.

- Одна?! – перебил я её.

- Вестимо, одна, - пожала плечами Урсула, - порой Петер её провожал, но всегда ж оно не

выходит – Петер у меня мужик работящий, занятой. В ночь обычно возвращалась, но тогда

не вернулась. Когда и шестого дня утром не вернулась, Петер за ней сам идти вызвался –

забеспокоился, хотя она порой и до второго вечера оставалась – видать, почуяло чего

сердце. Я-то уж еще с прежнего дня места себе не находила, а в ночь явилась мне Марта

вся в белом, лицом бледная и спокойная. Подошла она к моему ложу, встала у изголовья и

молчит. Я уж…

- Э… - сказал я, - так что, Петер, пошёл за ней?

- Так я ж сказала, что пошёл! Не глухой, нет? Пошел, а вдругочас вернулся в ужасе – всё,

говорит, в крови, мать мертва и вся погрызена, а Марты нет ни следа. Мы – к егерям. А что

егеря! Пошел с нами один – малой, тощий, что телок новорожденный – так же на ногах

плохо стоит и мычать едва умеет. Как он покусы на шее моей мамаши увидал, чуть в

обморок не грянулся и тут же обратно ускакал, как мы его не удерживали. Вот и все ваши

егеря. Мать-то мы обмыли, похоронили за оградой, хоть толку от того ей и нету – могли б

и в лесу оставить зверям на съедение – все одно душа погибшая. В город вернулись, а

Петер не утерпел – вечером пошел сам Марту искать – любил он её, как родную.

- Так она ему не родная?

- Что с того?! Она ему ближе, чем родная была. Видел бы ты, какие он ей платья дарил –

все деньги заработанные порой спускал, хоть и доставалось ему от меня за это. Вот и

сгинул за любовь свою. Так что найти их надо, отпеть и похоронить. И поспеши. Скоро уж

девять дней будет, а они все неупокоенными остаются. Уж я и к лейтенанту твоему, и в

магистрат сколько раз ходила, и даже на хутор несколько раз: думала, Господь мне знак

даст, где тела искать – но тщетно.

- То есть как – на хутор? – я насторожился, - с кем ходили?

- Да одна же! – Урсула всплеснула руками, - еще буду я у кого разрешения спрашивать,

чтобы свой же собственный дом посетить?

- А верги?

- Господь меня оборонит! – Урсула приложила правую руку к груди и торжественно

подняла голову с таким видом, словно надеялась сквозь трещины давно не чиненого

потолка разглядеть лик своего бога.

- Ваших родных он что-то не оборонил, - желчно заметил я. И тут же пожалел об этом – в

глазах Урсулы засверкали молнии, лицо заострилось и приобрело совсем уж хищные

черты.

- Сказано: усомнишься – погибнешь! Бог им судия, Марте и Петеру, но в вере они слабы

были. Знаю я, неспроста им сии испытания ниспослал Господь, но не справились они!

Усомнились и погибли! Как и ты погибнешь!

Речь её, бывшая доселе простовато-деревенской, вдруг стала четкой и чистой.

- У меня своя вера, - быстро сказал я, пытаясь остановить разошедшуюся фанатичку.

Против моего ожидания, получилось – Урсула вздохнула, опустила голову.

- Но сказано также – не мечите бисер перед свиньями. Так и я не стану. Но когда же ты

пойдешь искать их?

Я хотел было сказать, что тел могло и не остаться совсем – кости верги зачастую

разгрызают на мелкие кусочки, мясо все съедают, разве что внутренностями брезгуют, но

и те растаскивают в стороны – а мелкая живность их быстро подъедает вчистую.

Интересно, горсть-другая осколков костей успокоит эту фанатичку? Вряд ли. Поэтому

упоминать о такой возможности я не стал.

- Сегодня и пойду, - сообщил я, продвигаясь к дверям, - вот только еще сведения кой-какие

соберу, и пойду. Вот прямо сейчас.

Урсула отлично видела, что я собираюсь выйти, но пошевелиться и не подумала – так и

стояла в дверях, следя за мной недобрым взглядом. Поэтому мне пришлось, задержав

дыхание, протиснуться мимо неё. Она так и не шелохнулась. Только когда я, выйдя из

комнаты, уже шёл по коридору, крикнула мне вслед:

- До завтрашнего вечера тебе сроку найти их!

Септий даже виду не подал, что заметил мое появление. Он опять сидел все в той

же пыльной, пахнущей свежеструганной хвоей, комнатке и занимался теперь тем, что