Цитадель души моей - Страница 74

К оглавлению

беспокойств поначалу не доставлял. Первые сутки он даже слова единого не проронил –

что, впрочем, меня вполне устраивало. Да и в самом деле – о чём нам разговаривать?

Единственное, что я был бы рад ему сказать, так это «сдохни, тварь!» - и не думаю, чтобы

бестия питала ко мне более нежные чувства.

Но, к полудню третьего дня, разобрав на косточки очередного варёного курёнка,

вольп вытер отрезом ткани губы и вдруг заявил:

- Люди не видят разницы между мертвой пищей и убитой пищей, - помедлил и добавил

негромко, - отвратительно.

Услышав – впервые после многолетнего перерыва – шипящие слова вольпьей речи, я

окаменел. Словно чьи-то холодные когтистые пальцы сжали мой затылок и заставили

задержать дыхание. Вольп мое состояние явно заметил – глянул с интересом, фыркнул и

повел ушами. Я сбросил оцепенение.

- Что? – спросил я. Только чтобы не молчать.

Вольп прищурился.

- Вот курица, - сказал он, демонстрируя мне обглоданную до блеска косточку, - её растили

лишь для того, чтобы убить и сварить. Фактически, она была мертва еще до того, как

вылупиться из яйца. Разве это не глупо?

- Не понял.

- Еще бы! – Вольп осклабился, - об этом я и говорю. Но подумай: зачем еде – крылья? А?

Я подумал – как он и просил.

- Знаешь что, - сказал я с недоброй интонацией, - ты лучше и дальше молчи.

Вольп фыркнул, закрыл глаза и откинулся на спинку.

- Крылья нужны тем, кто рожден летать, - пробормотал он, - тем, кто рождён умереть,

крылья без надобности.

Я полагал, что он заснул, но, примерно через полчаса, вольп вдруг спросил:

- А у тебя – есть крылья?

Я мысленно пожелал ему немедленной мучительной смерти и сделал вид, что сплю. Но,

сдается мне, никого этим не обманул.

После полудня мы свернули с тракта в сторону, видневшейся у горизонта, деревни

– одна из лошадей потеряла подкову и уже начала немного хромать. Дорога, стоило

свернуть с мощеного камнем Аппиева тракта, немедленно испортилась. Мы с возницей

посмотрели задумчиво на размытые в кисель колеи, обговорили ситуацию и решили

оставить повозку здесь. Возница отпряг лошадь и увёл её в поводу, а я остался у повозки.

Окинул взглядом окрестности, привалился к колесу и задремал. Вполуха и вполглаза,

разумеется – сплю, но при этом все слышу и даже немного вижу – глаза-то приоткрыты.

Случится что – мигом проснусь. Полезное умение, очень много времени и сил экономит.

Самые опытные так – не просыпаясь – даже дорогу у прохожего спросить могут, а потом

по ней и пойти. И проснуться, только когда до места дойдут. Правда, недостатки тоже есть

– с полноценным сном эту дрёму не сравнить, конечно. И усталость, хоть и медленней, но

всё равно накапливается – рано или поздно спать лечь придётся. А еще – насчет того, что

«всё слышу и вижу», это я, конечно, соврал. Вижу и слышу столько же, сколько простой

человек обычно видит и слышит – так правильней будет. Бодрствуя, я раз в сто больше

примечаю. Потому-то дремать так допускается только если опасности никакой не

предвидится. Когда сквад куда идёт, минимум треть егерей должна бодрствовать и бдить

даже больше обычного – бестии про нашу привычку дрёмой дорогу коротать, знают и не

раз уже этим пользовались. И не всегда безуспешно.

Вот и сейчас – дремлю я, дремлю и вдруг понимаю, что какая-то бестия уже

несколько секунд рядом со мной стоит – подкралась без шума и резких движений, вот я её

и не заметил сразу. Понятное дело, откуда тут взяться бестии, кроме как из повозки нашей,

да вот это я уже чуть позже сообразил – когда проснулся окончательно. Меч от шеи

вольповой отвёл, вбросил в ножны и выдохнул зло:

- Vae! Креста на тебя нет! Жить надоело? Нельзя так к егерю подкрадываться!

- А как можно? – ничего не выражающим голосом поинтересовался вольп, обошёл меня,

поднял голову навстречу скупому осеннему солнцу, замер, прикрыв глаза и вытянувшись

стрункой. Только сейчас я заметил, что вольп стар – шерсть тусклая, неровная и уже не

огненнорыжая, а хорошенько присыпанная солью и перцем; белые косматые бакенбарды

свисают по бокам острой морды, длинные седые кисточки торчат из ушей – лет тридцать

ему, пожалуй. Если по людским меркам, то шестьдесят-семьдесят – порог дряхлости.

- Зачем вышел? – спросил я неприязненно. Пожалуй, даже слишком неприязненно –

общаясь с врагом, выдать голосом эмоции, значит, проявить слабость. Уж вольп-то,

небось, такого не допустит, хотя – готов поклясться – добра мне не желает: семь лет назад

он в самом расцвете сил был, и, стало быть, застал разгар Красной Охоты во всей её

мерзкой красе.

- По обществу твоему соскучился, - не открывая глаз, ответил вольп. Шевельнул ушами.

Помолчал полминуты.

- Молюсь.

- Что?! – я не смог сдержать удивления, - Но кому? Ведь Кицу мертв – я сам видел…

И уже только сказав, задумался – не лишнего ли ляпнул. Оно конечно, на зверобога ихнего

нас тогда половину регимента отправили, так что возьми любых двух егерей – и один из

них наверняка в том предприятии участвовал. Но одно дело предполагать подобное, а

другое – знать, что вот он, убийца твоего бога, стоит рядом, жив и жизнью доволен.

Сдается мне, я только что порядком увеличил свои шансы не проснуться в один из

ближайших дней.

Вольп, однако, сильно расстроенным не выглядел.

- Шем-Шельх – не может умереть. Вы его не убили, вы всего лишь уравняли наши шансы.