Цитадель души моей - Страница 48

К оглавлению

далее. И вот по этой классификации гиттона я только с дубиной и могу сравнить –

корявой, тяжёлой, с торчащими обломками сучьев, на которых белеют засохшие остатки

чьих-то мозгов. А что – тоже оружие. И, кстати, вполне допускаю, что некоторых людей

такая вот дубина напугает куда сильнее того же меча.

Ну да, побаиваюсь я их, гиттонов. Не рассудком боюсь – если вдуматься, то чего их

бояться? Из всех бестий они, в силу своей предсказуемости и любви к одиночеству –

самые неопасные. Просто вид их, нелепый до жути, меня слегка пугает – не так, чтобы это

мне сильно мешало с ними дело иметь, но неприятных ощущений добавляет. Как взгляну

на оскаленную пасть со свисающей бахромой слюны, на перекачивающуюся

подпрыгивающую походку, услышу злобное пощелкивающее бормотание – так сразу

волосы дыбом встают. Глупо, сам понимаю, но ничего поделать не могу.

Гнездо совсем небольшим оказалось – восемь нор, причём распределены по очень

большой площади, так что ни с одной норы никакой другой не видно. Проще простого

задача, короче, я тут как лейтенант даже и не нужен совершенно. С гнездами гиттоньими

одна только сложность может быть – если норы скучены оказываются. Сильно скучены,

так что одна от другой – пасах в пятнадцати-двадцати, не больше. Вот тогда гиттоны себя

совсем по-другому ведут – только начинаешь одну нору чистить, как со всех соседних уже

на помощь другие бегут. А потом – с соседних к соседним – и так далее, пока всё гнездо

на шум не вылезет. Тут уж лучше всё бросать и убегать поскорее. Гиттоны

преследованием никогда не увлекаются – отгонят от гнезда на пару стадий, и обратно

возвращаются. А там уж можно вернуться и искать какой-нибудь способ поодиночке их

выманивать. Объясняют такую неожиданную особенность тем, что у них – гиттонов – на

уровне инстинктов заложен некий определённый ареал, который они «своим» и

подлежащим защите считают. И если – из-за скученности гнезда – внутри этого ареала

чужая нора оказывается, то всё равно гиттон её защищает, как свою собственную; и её

обитателей – тоже. К счастью, на том же уровне у них заложено стремление свои норы

подальше от соседних копать. И кучковаться гиттоны начинают только в двух случаях:

если особенности местности их заставляют – например, если гнездо располагается на

единственном некрупном холме, стоящем посреди заболоченной низины. Или если гнездо

большое: территория, гнездом гиттоньим, занимаемая, тем медленнее растет, чем больше

особей в гнезде насчитывается. Начиная рыл с четырехсот, площадь гнезда почти совсем

расти перестает, а численность, однако же – продолжает. И этот, второй, вариант – совсем

неприятный. Потому что очень сложно с таким гнездом сладить. Было однажды, что

гнездо в восемьсот рыл успешно противостояло трём полным армейским легионам, а это

пятнадцать тысяч солдат, между прочим.

Ну, объехали мы гнездо по кругу, да и поехали к первой попавшейся норе. Вроде

какое-то движение в ней мне издалека еще почудилось, но, когда мы, спешившись,

рогатины снарядив и оружие подготовив, к норе вплотную подошли, никто нам навстречу

не выскочил. В глубине затаились, стало быть. Ну, так тоже бывает – и частенько –

поэтому затруднений у нас такая их тактика не вызывает. Тогда мы их выкуриваем – как

лис из норы. Наломали хвороста в ближайших кустах, нарвали травы свежей, четыре

человека с рогатинами поверх норы наизготовку встали, а двое с костра дым в нору гонят.

Дым вверх идёт только пока горячий, стоит ему остыть – он тяжелей воздуха становится и

вниз стекать начинает. Так что рано или поздно вся нора дымом заполняется и гиттоны в

ней сидеть уже не могут.

Ну вот – выскочил. С хриплым ревом, головой трясёт, лапами от слезящихся глаз

дым отгоняет. Двое с рогатинами его тут же «в клещи» взяли, чтобы он обратно нырнуть

не смог, двое у норы остались – следующего поджидают, а все остальные – арбалеты в

мечущуюся по поляне бочкообразную тушу разрядили. Гиттон этого как будто даже не

заметил – любая другая живая тварь в такой ситуации хоть как-то да отреагирует – пусть

даже и не начнёт с визгом кататься по земле, но хотя бы вскрикнет или вздрогнет. Но

только не гиттон – боли они, такое впечатление, вообще не чувствуют. Серьезное ранение

им нанести еще постараться надо – все жизненно важные органы надёжно слоями мышц и

вязкого, плотного жира защищены, кожа у гиттона – толще и прочнее, чем у любой другой

бестии, и шерсть у них такая грубая, что больше на проволоку кольчужную похожа, чем на

шерсть. Да и всего этого им еще мало – любят гиттоны в глиняной жиже, с песком

смешанной, поваляться, а потом эта глина засыхает у них на шерсти плотной коркой,

которая, хоть местами и трескается, всё равно защищает получше иной брони. Еще и меч

об этот «доспех» моментально тупится: ударил гиттона раз пять-семь – и хоть садись в

сторонке, да точильный камень доставай. Поэтому мечи против них мы почти и не

используем – только рогатины да арбалеты. Рогатинами их сдерживаем, не давая чересчур

метаться, а болтами арбалетными утыкиваем так, что гиттон потихоньку на ежа

чудовищного похож становится. Сдерживать их, понятное дело, много труднее, чем,

поодаль стоя, арбалет разряжать, поэтому бойцы каждые семь-десять минут сменяются. К