Цитадель души моей - Страница 36

К оглавлению

изучать. Но она от моего вопроса только отмахнулась, как от мухи назойливой.

- Да. Поддавался. Ты Рорха победил, он лучший боец во всём клане, мне до него далеко.

Ты мог бы тремя ударами бой закончить и победителем выйти. Шрас тогда не успел бы

гневу поддаться и честь свою потерять. Ты играл со мной, да? Как кот с мышью? Почему

ты бой затянул!? Отвечай! – и смотрит мне своими изумрудными глазами прямо в душу.

- Потому что ты красивая, – выпаливаю я вдруг, сам не поняв, с какой стати. Верга даже

отшатывается на шаг. Глаза у неё становятся, как у двухнедельного котёнка – большие,

круглые и почти пустые – ни одной мысли в них, только отчаянная грусть от полного

непонимания происходящего.

- Х…ращ… х-ращ? – спрашивает потрясенно («Что? Что?») Ага. Всё же не на имперском

они думают – на своем.

- Красивая ты, - повторяю я, - поэтому тяжело мне было тебя ударить. Не только с тобой

всю схватку боролся – с собой тоже.

Самка скалит зубы и тянется к ножу. Потом опускает лапу и сообщает мне:

- Ты сошел с ума, человек.

- Я сошёл с ума, - соглашаюсь, - так. Другого объяснения у меня нет.

Выдыхаю и добавляю:

- Даже вот сейчас – мне тебя разговорить надо, попытаться убедить сделать то, что мне

нужно, а я вместо этого чушь всякую несу и тобой любуюсь.

Это для неё уже слишком. Прошипев что-то сквозь зубы, она выхватывает нож и одним

движением почти втыкает мне его в глаз – острие замирает на волосок от зрачка. К

счастью, мне удаётся не моргнуть. Верга, оскалив зубы и прижав к голове уши, смотрит

мне в глаза – холодным, злым и испытующим взглядом. Я смотрю в ответ – не моргая, не

отводя взгляда, спокойно и уверенно – по крайней мере, мне так представляется. «Зеркало

истины» это у них называется. Проверка на правдивость. Если в какой-то момент она

решит, что я солгал, одним глазом у меня станет меньше. Не то, чтобы это меня сильно

пугало в данной ситуации, но рефлексы есть рефлексы. Сдерживать их никогда не просто.

Редко, но попадаются среди вергов одноглазые – ослеплённые «зеркалом истины».

Не все из них отъявленные лгуны – да и не может таких быть в обществе патологических

правдолюбов. Но моральные устои у этих – одноглазых – обычно послабее, поэтому мы их

всегда стараемся живьем брать. Их частенько удается разговорить, тем или иным

способом. Почти все наши знания об укладе жизни вергов, их привычках и повадках от

таких вот одноглазых получены.

Наконец, верга нож от моего лица отвела. Кивнула задумчиво, и, не успел я еще

понять, что происходит, как земля у меня из-под ног ушла. Ноги-то у меня до полной

нечувствительности затекли за те несколько часов, что я к столбу примотанным простоял.

Ну и просто – не ожидал такого. Встал кое-как, за столб держась, посмотрел на вергу

недоумённо.

- Уходи, - сказала она, сморгнула, и что-то неуловимое мелькнуло в её глазах, – нет в

победе над тобой чести для нашего клана, не будет её и в твоей смерти.

Я просто ушам своим не поверил. Бред какой-то.

- Но знай, когда мы встретимся в следующий раз, я буду готова. И тот день станет для тебя

последним.

Я оглядываюсь, бросая взгляд на темнеющие в утреннем полумраке кучи хвороста по

обоим сторонам ручья. Десятка два, не меньше, и это только те, что я вижу. Сотня рыл

минимум. Машинально разминаю руки.

- Они же узнают, что это ты меня отпустила, - говорю я невпопад. Единый и милосердный,

что я несу?! Господи, если ты есть – яви чудо, отсуши мне язык. И мозги прочисть заодно,

а то там гниль какая-то завелась, не иначе.

А ведь знаю я, что нужно сейчас сделать, чтобы перестать терзать самого себя и

равновесие душевное вернуть. Отлично знаю. Ничего сложного. Шаг вперед, правую лапу

в захват, нож отобрать, развалить ей горло одним ударом, и дать деру. И можно будет

забыть всё произошедшее, как неприятный сон. Хочу я этого? Да!

Я даже сделал этот шаг. Полшага. Всё она поняла – сразу. Появись в её глазах страх,

закричи она, своих разбудить стараясь, попытайся на меня напасть – я бы всё сделал, как

задумал. Но она просто протянула мне нож и посмотрела на меня со снисходительной

усмешкой. Дескать, я так и знала.

Проклятье. Я аж взвыл мысленно. Ну, за что мне такое наказание? Благородство по

отношению к смертельным врагам – предпоследняя глупость, которую можно допустить.

Потому что большей глупостью может быть только противнику этим благородством не

воспользоваться. Да. Вот только неприятно это – чужим благородством пользоваться.

Мудро, разумно, для жизни собственной и в целом для человечества полезно, но –

неприятно. Мне, во всяком случае. Может, это Константин Озёрный меня проклял?

Потому что раньше я то ли в ситуации такие реже попадал, то ли не давал себе труда

задумываться – настолько ли велика уже она, брешь в обороне моей души? Не то чтобы я в

его ересь поверил (особенно, зная доподлинно её корни) но что-то во мне с тех слов

откликнулось созвучно и в памяти отложилось.

Простоял я эдак – собственным изваянием – с полминуты, наверное. Вспотел весь –

тяжкое это дело, с самим собой бороться. И убежать просто так не могу (одиннадцать лет

в егерях – не пустяк какой) и нож, вергой протянутый, взять не могу (всё нутро

протестует). И ведь выгляжу – глупее некуда. Но так и стоял без движения, пока верга,

плечами пожав, нож не убрала. И ушла, не оглядываясь, в сторону лежек. Дальше стоять

уже просто было верхом идиотизма, поэтому я повернулся и бросился бежать вдоль