Вот зачем мне сейчас капитана злить? Когда он сам только что ясно дал понять, что мои
ухищрения пропали втуне, и он отлично знает, кто стоит за нашим недавним демаршем.
Но капитан, к счастью, не разозлился.
- Я не знал, - кивнул, - но кто-то, похоже, знал.
Я задумался. До этого момента я был уверен, что отправить три кохорсы на чистку одного
клана – блажь кого-то из власть предержащих. Одного из принципалов, верхушки Сената
или даже самого Наместника. На самом деле – неважно кого, важно что блажь. Что кто-то
решил: тысяча мало, хочу полторы! И всё тут. Что с того, что весь, веками уже
выверенный, механизм вразнос пойдёт? Что в пограничных провинциях егерей вдвое
меньше нужного останется, чем бестии не преминут воспользоваться. И что чистый
Ольштад нам годами (если не десятилетиями) зубовного скрежета, головных болей и
лишних потерь обернётся. Но если предположить, будто кто-то действительно знал, что
тысячи егерей там будет недостаточно… то о многом надо начать думать с новой точки
зрения.
- Приятно думать, что ты – меч, - Дерек встал, - но неприятно осознавать, что – в чужой
руке. Не правда ли?
- А почему, - спросил я осторожно, - ты думаешь, что кто-то знал? Кто вообще что-то
может знать о том, как там всё у вергов? Теперь, когда вольп в лесах не осталось…
Неужели вольпы возвращаться начали? В Империи диких вольп не осталось, зверобога мы
ихнего прибили, так что нов приводить вроде как некому. Но далеко не все вольпы этого
мира – на имперских землях жили. В той же Фригии, например, их еще предостаточно –
мне ли об этом не знать. Могут и появиться, так что…
- Потому что мне достаточно прозрачно об этом намекнули, - Дерек снял с вешалки
длинный плащ, кинул мне, - и еще кое-что. Одна находка из Ольштада мне покоя не даёт.
Сдаётся мне, мы только что в разборках более высокого уровня поучаствовали. Вроде как
спор на гладиаторах: дерутся двое на арене – всерьез, насмерть дерутся – а их хозяева
сидят на балконе, беседу ведут, вино попивают и за схваткой следят – чей гладиатор
победит, того и в споре выигрыш, стало быть.
Я покрутил в руках плащ, хмыкнул:
- Интересно, какой же это у вергов может быть хозяин?
- Знаешь, - Дерек ответил, плащ надевая и плотно его на груди застегивая, - мне вот
интереснее, кто же наш хозяин? Надевай плащ и застегнись, чтобы жетон скрыть. Там,
куда мы поедем, егерей не любят.
- Куда это? – удивился я. И в самом деле – куда? Где это егерей не любят? А ну-ка
покажите это место, мы живо разберемся, как это там посмели егерей не любить.
- Увидишь, - капитан подобрал с полу объемный мешок, закинул его на спину, - заодно
поможешь мне в одном деле. Хоть немного на тебе отыграюсь за твои фокусы.
Последним предложением он меня немного озадачил. Поэтому ничего я говорить более не
стал, вышел вслед за капитаном из палатки, надел плащ. Дерек же штандарт в палатку
закинул небрежным движением и к конюшне направился.
Выехали мы за город, но ехали недолго.
У Лака – озера, то есть, свернули налево и заехали на полуостров. А я ведь знаю
куда мы едем – к Константину. Вот только что мы там забыли? Народ его Святым
Константином зовет, но то – народ. Сам-то я ни в каких святых не верю. Хорошо быть
святым, когда сидишь себе в пещере отшельником, света не видя. К нам бы его, на южную
границу, когда чекалки десант на берег Баетии высадили. Чтобы прошел он с нами по
разоренным прибрежным деревням, полюбовался из засидки на их гулянья – тогда я
посмотрел бы, что от его святости останется.
Так и есть: вон уже домик показался – добротный, с чердаком и крышей покатой,
даром, что стены из лозы виноградной сплетены и глиной обмазаны. Дерек неподалеку от
домика коня остановил, спешился, не к коновязи, а кустику ближайшему повод зацепил и
пошел в сторону, домик широким кругом обходя. Ну и я за ним – спрыгнул, повод на ветку
закинул, и пошел. Ищет чего-то капитан – смотрит по сторонам внимательно; все больше
– вверх. Но, видать, не нашел – полный круг мы с ним обошли и пошли к входу. В другой
раз я б, конечно, спросил, чего это он там выискивал, в ветвях кипарисов и платанов. Но
сейчас не стал. Не тот случай. Неспроста он меня сюда взял, это точно. И наш (а еще
точнее – мой) недавний почти-бунт к этому явное отношение имеет. Поэтому я безмятежен
и тих настолько, что сам себе удивляюсь.
Зашли мы в домик. Скрипнула негромко дверь, обернулся от, снаряженного
простым до бедности завтраком, стола хозяин дома. Худой, но высокий – сидя мне по
плечи головой достает; седобородый, лохматый, взгляд прозрачно-голубых глаз словно в
самое сердце втыкается. Наклонил голову, рот открыл, что-то сказать собираясь, но не
успел.
- Мир тебе, добрый человек, - Дерек полупоклон изобразил, и я, чуть запоздав, тоже.
- И вам в мире пребывать. С чем пришли, добрые люди?
А голос у старикана такой, что слезы на глаза наворачиваются. Не знаю, как капитан, но я
от одного только этого голоса размякать начинаю. И старикан этот мне давно уже
умершим, родным дедушкой кажется, а я сам себе – несмышленышем пятилетним, на мир
широко открытыми глазами глядящим. Не то без колдовства не обошлось, не то и в самом
деле – святой.
- Благослови нас, добрый человек, на дела наши праведные, - говорит Дерек и голос его
таким елеем сочится, что хоть рыбу на нем жарь, на голосе.