Цитадель души моей - Страница 31


К оглавлению

31

Вот зачем мне сейчас капитана злить? Когда он сам только что ясно дал понять, что мои

ухищрения пропали втуне, и он отлично знает, кто стоит за нашим недавним демаршем.

Но капитан, к счастью, не разозлился.

- Я не знал, - кивнул, - но кто-то, похоже, знал.

Я задумался. До этого момента я был уверен, что отправить три кохорсы на чистку одного

клана – блажь кого-то из власть предержащих. Одного из принципалов, верхушки Сената

или даже самого Наместника. На самом деле – неважно кого, важно что блажь. Что кто-то

решил: тысяча мало, хочу полторы! И всё тут. Что с того, что весь, веками уже

выверенный, механизм вразнос пойдёт? Что в пограничных провинциях егерей вдвое

меньше нужного останется, чем бестии не преминут воспользоваться. И что чистый

Ольштад нам годами (если не десятилетиями) зубовного скрежета, головных болей и

лишних потерь обернётся. Но если предположить, будто кто-то действительно знал, что

тысячи егерей там будет недостаточно… то о многом надо начать думать с новой точки

зрения.

- Приятно думать, что ты – меч, - Дерек встал, - но неприятно осознавать, что – в чужой

руке. Не правда ли?

- А почему, - спросил я осторожно, - ты думаешь, что кто-то знал? Кто вообще что-то

может знать о том, как там всё у вергов? Теперь, когда вольп в лесах не осталось…

Неужели вольпы возвращаться начали? В Империи диких вольп не осталось, зверобога мы

ихнего прибили, так что нов приводить вроде как некому. Но далеко не все вольпы этого

мира – на имперских землях жили. В той же Фригии, например, их еще предостаточно –

мне ли об этом не знать. Могут и появиться, так что…

- Потому что мне достаточно прозрачно об этом намекнули, - Дерек снял с вешалки

длинный плащ, кинул мне, - и еще кое-что. Одна находка из Ольштада мне покоя не даёт.

Сдаётся мне, мы только что в разборках более высокого уровня поучаствовали. Вроде как

спор на гладиаторах: дерутся двое на арене – всерьез, насмерть дерутся – а их хозяева

сидят на балконе, беседу ведут, вино попивают и за схваткой следят – чей гладиатор

победит, того и в споре выигрыш, стало быть.

Я покрутил в руках плащ, хмыкнул:

- Интересно, какой же это у вергов может быть хозяин?

- Знаешь, - Дерек ответил, плащ надевая и плотно его на груди застегивая, - мне вот

интереснее, кто же наш хозяин? Надевай плащ и застегнись, чтобы жетон скрыть. Там,

куда мы поедем, егерей не любят.

- Куда это? – удивился я. И в самом деле – куда? Где это егерей не любят? А ну-ка

покажите это место, мы живо разберемся, как это там посмели егерей не любить.

- Увидишь, - капитан подобрал с полу объемный мешок, закинул его на спину, - заодно

поможешь мне в одном деле. Хоть немного на тебе отыграюсь за твои фокусы.

Последним предложением он меня немного озадачил. Поэтому ничего я говорить более не

стал, вышел вслед за капитаном из палатки, надел плащ. Дерек же штандарт в палатку

закинул небрежным движением и к конюшне направился.

Выехали мы за город, но ехали недолго.

У Лака – озера, то есть, свернули налево и заехали на полуостров. А я ведь знаю

куда мы едем – к Константину. Вот только что мы там забыли? Народ его Святым

Константином зовет, но то – народ. Сам-то я ни в каких святых не верю. Хорошо быть

святым, когда сидишь себе в пещере отшельником, света не видя. К нам бы его, на южную

границу, когда чекалки десант на берег Баетии высадили. Чтобы прошел он с нами по

разоренным прибрежным деревням, полюбовался из засидки на их гулянья – тогда я

посмотрел бы, что от его святости останется.

Так и есть: вон уже домик показался – добротный, с чердаком и крышей покатой,

даром, что стены из лозы виноградной сплетены и глиной обмазаны. Дерек неподалеку от

домика коня остановил, спешился, не к коновязи, а кустику ближайшему повод зацепил и

пошел в сторону, домик широким кругом обходя. Ну и я за ним – спрыгнул, повод на ветку

закинул, и пошел. Ищет чего-то капитан – смотрит по сторонам внимательно; все больше

– вверх. Но, видать, не нашел – полный круг мы с ним обошли и пошли к входу. В другой

раз я б, конечно, спросил, чего это он там выискивал, в ветвях кипарисов и платанов. Но

сейчас не стал. Не тот случай. Неспроста он меня сюда взял, это точно. И наш (а еще

точнее – мой) недавний почти-бунт к этому явное отношение имеет. Поэтому я безмятежен

и тих настолько, что сам себе удивляюсь.

Зашли мы в домик. Скрипнула негромко дверь, обернулся от, снаряженного

простым до бедности завтраком, стола хозяин дома. Худой, но высокий – сидя мне по

плечи головой достает; седобородый, лохматый, взгляд прозрачно-голубых глаз словно в

самое сердце втыкается. Наклонил голову, рот открыл, что-то сказать собираясь, но не

успел.

- Мир тебе, добрый человек, - Дерек полупоклон изобразил, и я, чуть запоздав, тоже.

- И вам в мире пребывать. С чем пришли, добрые люди?

А голос у старикана такой, что слезы на глаза наворачиваются. Не знаю, как капитан, но я

от одного только этого голоса размякать начинаю. И старикан этот мне давно уже

умершим, родным дедушкой кажется, а я сам себе – несмышленышем пятилетним, на мир

широко открытыми глазами глядящим. Не то без колдовства не обошлось, не то и в самом

деле – святой.

- Благослови нас, добрый человек, на дела наши праведные, - говорит Дерек и голос его

таким елеем сочится, что хоть рыбу на нем жарь, на голосе.

31