поклясться, что они даже человеческую речь немного понимают. А вержью – так и
подавно. Сам не раз слышал, как бестия приказывала волку бежать куда-то и доложить
там, что в лесу егеря – да какой численностью и каким порядком.
Короче, туго нам тут пришлось. В лесу одной скриттурой мы бы любую волчью
стаю в три дня вычистили – будь в ней хоть сотня голов. А вот на болотах… опять же, будь
это обычные волки, проблем бы не возникло. Но эти были вержьими. Может, я уже всех
заколебал этими вержьими волками, но как по мне, то лучше быть заколёбанным, чем
мёртвым. Вот Людо к вечеру того же первого дня волк в топь заманил.
Так-то волк не быстрей человека бегает. Если не по лесу, а по ровному, так даже
можно от него и убежать, когда силы в ногах есть. Или догнать – если вдруг надобность
возникнет. Но скорость – оно ведь не главное. Волк, когда бежит, он по земле, как ручей по
камням, стелется. Поставь в пяти шагах друг от друга десяток поленьев стоймя – волк по
ним стрелой пролетит, ни одно не уронив, как по ровному. Так и тут вышло – там, где
волк, на, одному ему видимые, кочки наступив, промчался, Людо завяз. Тут же сатровы
твари появились как тени из тумана, и накинулись на нас с нерассуждающей яростью. Вот
и утонул Людо в десяти шагах от нас, а мы и с места сдвинуться не могли – отбивались. А
как ушёл он с головой в трясину, и перестали пузыри идти, так все волки в тумане – как
растворились.
Умные, твари.
Но на их излишней умности мы их, в конце концов, и подловили. Притопили гати в
нескольких местах, да притворялись, что вязнем, а сами – на гатях приседали и поближе
подпускали. Хорошо, что вожака мы одним из первых зачистили – без него стая всё ж
поглупее стала и не успела сменить тактику, ставшую вдруг опасной для них самих –
сегодня только они и догадались, что мы вовсе не беспомощные по уши в грязи сидим –
но поздно догадались.
Получасу не прошло, разошёлся туман. Вон уже и Варт, по плечи в грязи сидящий,
мне виден. И три волчьих трупа возле него. А вот моего «второго» так и не видно нигде.
Неужто в самом деле выжил и где-то нас поджидает, отомстить напоследок надеясь? Варт
тоже непорядок заметил.
- Что-то, - кричит, - я только двоих у тебя вижу.
- Сам знаю, - огрызаюсь я, а сам по сторонам поглядываю. Особенно вправо – опять мне
плески какие-то оттуда слышатся. Но поблизости волков нет – теперь это уже точно.
Поэтому я выпрямился, скинул лентнер и с наслаждением принялся хлопать себя по спине
и бокам, давя залезших под доспех пиявок. Ладно б они просто кровь пили, так нет же –
зудит так, что выть хочется. И если на ноге или руке эту мерзость можно между делом и в
бою прихлопнуть, то до пиявки, заползшей под твердую кожу лентнера, так легко не
доберешься.
Варт тоже встал, но принялся расшнуровываться, только когда я своих кровососов
перебил и обратно в доспех облачился. А до того – стоял с мечом наголо и бдил. Потом он
свих пиявок бил, а я, в свою очередь, по сторонам смотрел. Ох, хлюпает что-то справа,
точно хлюпает – неспроста это.
Зашнуровал доспех. Очистил, насколько это тут возможно, меч, сунул его в ножны
и попрыгал к тропе. Одна кочка, другая, а здесь уже можно и идти. Очень мне хотелось на
волков, Вартом убитых, посмотреть. Подозрение возникшее проверить. Ну вот, так и есть.
У одного из них – глубокая колотая рана в правом боку, на уровне крестца.
Поворачиваюсь к Варту. Видок у него – тот еще. Буро-коричневого цвета, весь в
неровно покрывающей тело грязи (местами обильно спрыснутой кровью) и только по
белеющим глазам понятно, где у этого куска трясины голова.
- Ты похож на ожившую какашку, - говорю я ему.
Варт смеётся.
- Сам-то, командир, думаешь, красивее выглядишь? Ну так что, где твой третий?
- Вот лежит, - я тыкаю пальцем, - дыру в боку ему ты сделал?
Варт хмурится, задумывается, потом признаёт:
- Не я. Но тогда… - он замолкает, и мы вместе принимаемся осматриваться. Хотя – было
бы на что смотреть. За шесть дней этот пейзаж мне настолько опостылел, что готов с
закрытыми глазами ходить, лишь бы его не видеть. Лужи грязи вперемешку с грязными
лужами и редкими кочками. В лужах плавает какого-то особенно мерзко-землистого цвета
ряска, а трава, которой поросли кочки, настолько жесткая и острая, что обопрись нечаянно
голой рукой – весь изрежешься, как пучок ножей в руку взял за острия. И всё это тонет в
тумане, который до конца за весь день так и не развеивается. Говорят, весной, когда
очеретник цветет, или осенью, когда мох пушится, здесь красивее. Как-то не верится, если
честно. Да и проверять желания нет. Унылое и гиблое место, короче. Даже без стаи злых
вержьих волков.
- Как будто хлюпает там что-то, - говорю я, махнув рукой в сторону, - посмотрим?
Варт отводит глаза. Я понимаю, о чём он думает. «Один волк – не стая, может, ну его? Тем
более, что он наверняка уже убежал куда-то вглубь болот, теперь его и целой армией не
найти». У самого эта мыслишка уже пару раз проскользнула – сразу, как я понял, что один
из волков бродит сейчас где-то жив-здоровёхонек.
Но неважно, о чём человек думает. Важно, что он делает.
- Надо посмотреть, - вздыхает мой боец, - чистим, так уж ровно. Где ты хлюпанье
слышал?
- Там, - машу я рукой, - справа от тропы.
Варт снова вздыхает, и опять я его понимаю. Тропой-то по болоту ходить – дело не из
приятных, а уж вне тропы – просто наказание.
- Ну, пошли за слегами?